ИМАМ МУХАММЕД-ХАДЖИ

Мухаммед-Хаджи - второй сын шейха Абдурахмана-Хаджи, 4 имам Дагестана. О нем пока нет ни одной ра­боты. Д.М. Магомедов в своей статье об имамах общими штрихами подчеркивает, что он был объявлен имамом восставшими горцами в 1877 году. Нет и источников о нем, имеются некоторые сведения в материалах А. Каяева. В нашей работе содержится относительно больше све­дений такого характера, но они почерпнуты из различ­ных источников, в том числе из работ А. Каяева. В дан­ном очерке использовано все, что было возможно: источ­ники, предания и сведения, имеющиеся в литературе. По словам его внука В. Варисова, Мухаммеду-Хаджи не было и 40 лет на момент казни в 1877 году. Тогда можно пред­положить, что он родился где-то в 1839 или 1840 году. Цели руководствоваться этим сообщением, то Мухаммед-Хаджи не мог участвовать в движении горцев, ибо он был слишком молод, но не может быть сомнения, что он его "поддерживал. Отец и старший брат, являвшиеся высоки­ми авторитетами в движении и оказавшие большое влия­ние на горцев в плане вовлечения их в борьбу, не могли не влиять на него. Дом Абдурахмана-Хаджи в годы движения являлся своего рода пропагандистским штабом. Отец в свободное время и старший брат преподавали в медресе и занимались творческой деятельностью, и почти все заботы семьи по хозяйству лежали на плечах Мухам­меда-Хаджи. По преданию, Мухаммед-Хаджи был тихим, воспи­танным и вежливым человеком. Он высоко почитал отца, уважал и любил мать, не осмеливался сказать такое, что могло не понравиться родителям и не соответствовало бы семейным традициям. Мухаммед-Хаджи получил непло­хое для того времени мусульманское образование, обуча­ясь в медресе отца и Шапи-Гаджи. Позднее помогал ста­рому отцу в его преподавательской деятельности в медресе. Имя Мухаммеда-Хаджи приобрело популярность в связи с восстанием 1877 года. Об этом восстании имеется обширная литература досоветского и советского периодов, но точки зрения авторов о его социальной сущности расходятся. Профессор Х.-М. Хашаев считает восстание «ханско-клерикальным бунтом и одной из провокаций ан­гло-турецких захватчиков на Кавказе». Трудно согласиться с таким утверждением. Столь же несостоятелен его тезис: «По прямому заданию англо-ту­рецких разведывательных органов особую активность развили еще сохранившиеся в Дагестане осколки мюри­дизма во главе с Абдурахманом-Хаджи из сел. Согратль, побывавшего в Константинополе и в Мекке». Аналогич­ную мысль приводит Х.-М. Хашаев и в монографии. Во­обще позиция Х.-М.О. Хашаева о роли духовенства в со­циально-политической жизни Дагестана сильно отли­чалась от позиции других исследователей. Нам представ­ляется, что роль духовенства он несколько драматизиро­вал. В официальном отзыве для Учпедгиза он дал высо­кую оценку нашей работе «Мыслители Дагестана XIX и начала XX в.» (Махачкала, 1963), но указал, что в ней «преувеличена позитивная роль духовенства». Таким об­разом, по этому вопросу у него было особое мнение. Не случайно Б.0. Кашкаев, придерживающийся отрицатель­ного отношения к движению горцев 20 - 50 годов XIX в. и восстанию 1877 года, пытался подкрепить свою позицию ссылками на Х.-М.О. Хашаева. В этой связи считаю необ­ходимым отметить, что каждый ученый может иметь свое мнение, тем более по таким сложным вопросам, и нет ни­чего предосудительного в том, что он не разделяет позиций других. Известно, что Х.-М. Хашаев писал об указанных событиях в другое время, когда к ним подходили с политических позиций и осуждался творческий подход. Гасан из Алкадари был современником этого восстания. Он знал, что оно не может одержать победу над могущественной державой, какой была Россия, и обернется трагедией для горцев. Но сочувствовал восставшим и воп­реки своим убеждениям оказался в какой-то мере втянут в него. Ученый был сослан вместе с другими влиятельными участниками восстания. Этому событию, жиз­ни сосланных посвящена его книга «Диван ал-Мамнун». Гасан не отрицает внутренних социальных причин вос­стания: ухудшение положения крестьян, жестокие мето­ды правления царских властей. Все «злее становился бед­няк, пыл борьбы не угасал» - писал он. Но по его мне­нию, восстание могло и не вспыхнуть, если бы его не спро­воцировали неразумные люди из ханско-бекских фамилий. не распространяли слухи о том, что идет сын Шамиля с турецкими войсками. Он упрекает согратлинцев в том, что они, не учитывая мощь России и свое положение, затеяли ребяческую игру «хан ханы и имамы». «Неожиданно согратлинцы зря Ошибкой злу открыли дверь. Подняли шум, что Гимры взяв, В нагорье турок уже пойдет. Сегодня, завтра, рать собрав, Шамиля сын в Гуниб придет, Шуру возмет Алибек-Гаджи, Очистят русские страну». Алкадари считает имамство как тип государства ис­торически отжившим и отвергает мысль, что у сына Абдурахмана-Хаджи на все (независимо от времени) есть закон. В другой работе позиция Алкадари также проти­воречива. Повествуя о жестоком и несправедливом отношении царских властей к дагестанцам, в особенности к ссыльным, вместе с тем он представляет дело так, будто не было особо серьезных причин для восстания. Он писал, «что после падения имамата царские влас­ти сделали много для улучшения жизни горцев и наведе­ния среди них порядка. Они заботились о них, как матери о детях и не было такого, что могло вызвать их недоволь­ство». Близкая мысль проведена и в «Асари Дагестан»: «Ведь был наш Дагестан родной Беспечно спавшей страной. Под властью русского царя Народ жил лучше, чем теперь». Такая противоречивость и непоследовательность про­являются в позиции Алкадари и по другим социальным вопросам. Противоположные оценки присутствуют в его одних и тех же работах. Нам представляется, что Х.-М. Хашаев в оценке восстания 1877 года во многом находится под влиянием работ Алкадари. Восстанию 1877 года посвящает свои работы и Али Каяев. Его точка зрения важна для нас не только потому, что он был выдающимся и наиболее объективным ученым, но и потому, что он дает оценку и позиции Алкадари по этому вопросу. Восстание является, по его мнению, продолжением вековой борьбы горцев против царизма. Он подчеркивает, что высылкой Шамиля восстания народов Дагестана и Чечни против царизма не прекращались. Кая­ев пишет, что цели имамов Казимагомеда и Шамиля «со­впали со стремлением большинства дагестанцев избавить­ся от ненавистного им угнетения». Горцы продолжали думать о своем освобождении от царского гнета. Ссыла­ясь на приведенные и другие выдержки из работ Алкада­ри, Каяев пишет, что Алкадари не удосужился выяснить, почему народ, живущий в благоденствии и спокойствии, выступил против хорошего правительства, которое забо­тилось о нем. Если бы он вспомнил об этом, то свои обви­нения адресовал бы не бедному народу, а правительству-угнетателю, заставившему его подняться на восстание. Каяев поддерживает и конкретизирует общее мнение, в том числе Алкадари, согласно которому восстание было инспирировано выходцами из Северного Кавказа, связан­ными с правящими кругами Турции. В этот период шла русско-турецкая война, во время которой со стороны России были предприняты попытки мобилизовать какую-то часть горцев на войну с Турцией. Наряду с социальным и религиозным факторами турецкими агентами было исполь­зовано и это обстоятельство. По словам Каяева, особенно неблаговидную роль в этом сыграл Казимагомед-паша, сын Шамиля. Он послал в Дагестан и Чечню людей, распрост­ранивших слухи о том, что крупные турецкие силы, громя русских, подошли вплотную к Дагестану. Возвращавшиеся из Мекки и отхожего промысла горцы, встречавшиеся с Казимагомедом или с его людьми, подтверждали эти слухи. Поверив Казимагомеду, Алибек-Хаджи из Чечни поднял восстание среди чеченцев, черкесов и карачаевцев, погиб сам и погубил много людей... Об этом пишет Алибек Тахо-Годи. Каяев характеризует Казимагомеда как карьериста и неустойчивого политического деятеля. Будучи в России, Казимагомед давал клятву царю на верность, но, приехав в Турцию, изменил своей клятве и поступил на службу в турецкую армию в чине паши, участвовал в боях против России на Карском фронте. Главная вина его в том, что он, спекулируя именем Шамиля, обманул горцев Дагеста­на и Чечни. Это «благое» дело «Казимухаммед сделал не ради Дагестана, ислама и независимости, - пишет Кая­ев. - Он прекрасно знал слабость Турции, знал, что турки не могут войти в Дагестан. Это дело Казимухаммед сде­лал... чтобы помочь турецкой армии и завоевать автори­тет у турецких властей. Если бы удалось освободить Да­гестан, то он непременно сел бы на его трон. «Спровоци­ровав восстание, - пишет Каяев, - Казимухаммед достиг немало в плане поднятия своих акций перед турецким пра­вительством, но в глазах дагестанцев потерял свой вес, так как обманул их и стал причиной тяжелой трагедии». В заключении заявляет, что трудно сказать, действовал ли он от себя или по внушению турецких властей. О неблаго­видной роли Казимагомеда пишет и P.M. Магомедов. Интересные работы о восстании 1877 года и в большом количестве оставил Гасан Гузунов (1854-1940). Их более 15ти в их числе «Из-за чего и как вспыхнуло восстание 1877 года в Дагестане», «О причинах последних несчастий горцев». «Печать восстания» и другие... Эти рукописи остаются по существу еще не введенными в научный оборот. Мы использовали лишь обобщенную суть этих работ в разделе нашей книги «Из истории философской и общественно-политической мысли народов Дагестана в XIX в.» (Москва, 1968), посвященной философскому наследию Гасана Гузунова. Его работы очень ценны, так как он был глубоким мыслигнем и очевидцем событий 1877 года. В этих работах Гузунов показывает, что оно имело социальные и политические причины: недовольство жестокой политикой так называе­мою военно-народного управления, пренебрегавшей гражданскими правами и традициями горцев. Но восстание не вспыхнуло бы, если бы не заманчивые, но ложные слухи, распространяемые некоторыми безразличными к судьбе народа лицами из духовенства, ханских фамилий, а также турецкими агентами. Он к числу виновных в первую очередь относит Казимагомеда. «Подлы те, - пишет он, - кто обманул народ в эту войну. Они повинны в разорении и всех других бедствиях, обрушившихся на голову горцев». Мы имеем в своем распоряжении еще один документ ученого-арабиста из Согратля Абдуразака, участвовавшего в восстании и сосланного царским правительством. Он был племянником известного ученого из Согратля Али-Гаджи и зятем Абдулхалима, казненного в Салани истинное участие в восстании. «Восстание было организовано и начато, - пишет он, - после возвращения из хаджа Алибека-Хаджи, Аббаса из Ансалты, Гитиналава, которые по пути в Дагестан остановились в Стамбуле и привезли письмо сына имама Шамиля Казимагомеда с приказом поднять народ против царского самодержавия. По его словам, многие организаторы восстания еще до начала восстания собирались в Согратле, но это дер­жалось в секрете до месяца рамазана. Упорно шли слухи, что мирный договор Турции с Россией денонсирован, идет война и крупные турецкие силы продвигаются к Дагеста­ну и нужно их встретить. Распространению этих слухов и ускорению начала восстания послужило письмо сына Шамиля, призывавшего скорее начать боевые действия против России. В переводе нет четкости, и трудно ска­зать о том, что речь идет об одном или нескольких пись­мах Казимагомеда. Дальше он рассказывает, как разви­вались события, с какой последовательностью поднима­лось восстание в разных селах и кем возглавлялось. Но эти аспекты в данном случае не представляют для нас ин­тереса. Таким образом, за исключением Г. Алкадари (от­мечали, что он был непоследователен) и Х.0. Хашаева, все остальные авторы не отрицают наличия социальных причин восстания 1877 года. Таков подход к восстанию и в трудах института ИАЭ ДНЦ РАН и P.M. Магомедова. Но в первой из них нас смущает утверждение, что «фео­далы оказались стихийно втянутыми в восстание» или «фе­одалы примкнули к восстанию по своим соображениям». Нам же представляется, что феодалы и представители влиятельного духовенства поддерживали слухи о продвижении к Дагестану турецких войск, настойчиво распрос­траняли воззвания сына Шамиля и подталкивали горцев к восстанию. Можно допустить, что они были даже орга­низаторами восстания. Верно, что они преследовали иные цели с самого начала. Всюду выходцы из феодальных и бекских фамилий объявили себя ханами, а кое-где и наи­бами еще в начале восстания. Вряд ли правомерно одно­значно утверждать, что участие феодально-клерикальных кругов придает восстанию реакционный характер. Абдуразак пишет, что среди восставших не было еди­ного мнения относительно восстания. На 3 день после вы­ступления в Согратле между руководителями восстания, учеными и джамаатом произошли споры. Одни из них хо­тели продолжать восстание, другие предлагали прекратить его и жить в мире. Верх взяли те, кто хотел внести новые изменения в ислам. Они подняли знамя восстания. Трудно понять по тексту перевода, что означает ввести изменения в ислам. Можно предположить, что речь шла об изменении положения ислама в жизни горцев, сделав его основой их правовой, нравственной и политической жиз­ни, т.е. создать клерикальный тип государства - имамат. Далеко не всегда характер восстания определяется социальным составом его участников. Главным критери­ем определения характера движения, по нашему мнению, служат его социально-экономические и политические цели. А как было в данном случае? Какой характер носи­ло восстание 1877 года? Для того, чтобы ответить на этот вопрос, нужно проследить, как возникло восстание, кем оно было спровоцировано и организовано, как был из­бран имам и какую цель он и его окружение, руководите­ли восстания преследовали. Эти вопросы имеют непос­редственное отношение к имаму Мухаммеду-Хаджи, кото­рому в основном посвящается данная глава. Как мы ви­дели, они рассматриваются в названных нами выше тру­дах дагестанских ученых. Их точка зрения, особенно тех из них, кто был непосредственным участником и очевид­цем восстания, очень важна для нас и читателей. Как от­мечалось, во многих работах последних лет не анализи­руются исторические факты и идейные воззрения деятелей прошлого с научных позиций, а преподносятся в форме описания или богословского изложения. Появились мате­риалы, написанные в этом духе и о восстании 1877 года. Для нас такой подход не приемлем. В этой связи есть опасение, что будут недовольные нашей позицией. В этом случае приведенный краткий анализ исторической литера­туры по этому вопросу будет определенным подспорьем для нас и поможет читателю лучше разобраться в вопросе. Известно, что шейх Абдурахман-Хаджи и его семья выступали за независимость Дагестана. Как известно, он и его старший сын участвовали в движении горцев и силь­но переживали духовную драму в связи с его поражени­ем. Но он и его младший сын, который к 1877 году был уже взрослым, выступали против восстания, так как зна­ли, что победа над Россией невозможна и восстание мо­жет лишь принести новые страдания горцам. Сомнения одних, осознанное нежелание других слоев населения при­нять участие в восстании исключали возможность орга­низованного и единовременного выступления. И все ана­лизированные нами работы, посвященные восстанию, показывают, что оно началось стихийно. Только один Абдуразак говорит о встрече в Согратле руководителей восстания данной местности до его начала и их решении начать восстание. Но он признает, что в различных аулах восставали в разные дни. Первые столкновения произош­ли в Салте, Хартикуни, Кикуни, руководителем был сын салтынского наиба Гаджи-Али Омар. А Алибек Тахо-Годи подтверждает то же самое, указывая дату восстания сел. Во втором томе истории Дагестана подчеркивается, что поводом к восстанию послужило то, что отряд царс­ких войск избил до смерти четверых мужчин и троих жен­щин, направлявшихся из Гергебиля в Хунзах для прода­жи абрикосов. Стало быть, восстание началось стихийно. Как отмечалось, в разных аулах горцы восстали в раз­ные дни и руководителей избирали сами. Не было цент­рального штаба, определенного дня восстания. В том же томе истории Дагестана сказано, что повстанцы собра­лись на поляне Анада-Майдан, высказались за всеобщее восстание, избрали имамом Гаджимагомеда, сына согратлинского шейха, учредили совет имама и его наибов, по аулам были разосланы гонцы с призывом подняться на вооруженную борьбу. Вслед за этим все крупные села -Согратль, Телетль, Куяда, Ругуджа, Гидатль и население Гунибского округа восстали. Только селение Чох не прим­кнуло к восстанию. Выходит, что при провозглашении имама на майда­не присутствовало небольшое число людей и даже селе­ния Гунибского района поднялись после того, как разос­лали гонцов с призывом. Не могло быть и речи о созда­нии прямо на поле совета имама и его наибов. Наибами были назначены руководители или наиболее влиятельные повстанцы тогда, когда селения выступили. По нашему мнению, нуждается в корректировке и в лучшем обосно­вании положение, что горцы накануне восстания 1877 года от стихийных выступлений «переходили к подготовке организованной национальной борьбы». Одно то, что руководитель восстания был провозглашен после начала восстания, говорит о том, что не было организованной подготовки накануне восстания. Нам представляется, что организованная национальная борьба означает органи­зацию борьбы в обще дагестанском масштабе. А этого не было. Как же был провозглашен имам? P.M. Магомедов пишет, что имам был объявлен согратлинцами в день начала в Дагестане всеобщего вос­стания. А когда это было, не объясняет. А началом вос­стания считается день нападения повстанцев на Георгиевский мост. А. Абдуразаков повествует, что сын Абдурахмана-Хаджи был объявлен имамом позднее, пос­ле того, как между собой посоветовались руководители групп и отрядов, когда восстание развернулось. Наиболее подробно о том, как был провозглашен Мухаммед-Хаджи имамом, рассказывает Али Каяев. Поскольку знал, что восстание обречено, пишет А. Каяев, Абдурахман-Хаджи не хотел, чтобы сына провозгла­сили имамом. Такую мысль приводит и внук Мухаммеда-Хаджи Варис Варисов. «Ошибаются отдельные историки и журналисты, - пишет он, - когда говорят, что Абдурах­ман-Хаджи рекомендовал его (сына. - М.А.) избрать има­мом. Дело обстояло наоборот. Моя бабушка, жена има­ма Хадижат-Гаджияй рассказывала, что Абдурахман-Хаджи был против восстания, предсказывал неизбежность его поражения и был против избрания своего сына имамом». Далее Варисов утверждает, что когда он не давал согласия, съехавшиеся на избрание имама представители упрекнули его в том, что он боится за судьбу своего сына. «Тогда он сказал, что этого последнего сына тоже отдаст в качестве курбана (жертвы) и поступайте как вам желательно». Эти утверждения не вызывают сомнения, они согла­суются с общеизвестной позицией Абдурахмана-Хаджи и многими другими сообщениями. По этому поводу Каяев пишет, что предводители восставших обратились к Абдурахману-Хаджи с просьбой дать разрешение провоз­гласить его сына имамом, он удовлетворил их просьбу, хотя знал, какая судьба его ждет. Его опоясали саблей Шамиля и провозгласили имамом. Явным преувеличением является встречающееся в воспоминаниях и литературе утверждение о том, что для «избрания имама и принятия решения о восстании съеха­лись представители со всего Дагестана, Чечни, балкар-цев и черкесов в местности Анада, недалеко от Гуниба». Нам представляется, что такого не было и вряд ли могло быть. Слухи, распространяемые турецкими аген­тами, письма-воззвания Казимагомеда в обстановке, ког­да шла русско-турецкая война, взбудоражили народ, который испытывал на себе гнет царизма и ненавидел его. Нам представляется, что организационный момент был внесен в восстание только после избрания имама пред­ставителями восставших сел Гунибского округа. Мы не можем согласиться и с тем, что в один день восстали жители 513 населенных пунктов. А. Тахо-Годи показывает, что восставали селения не одновременно, одни в августе, другие в сентябре и т.д. Но Варисов прав в том, что относительно быстро подняли восстание в селах горного и предгорного Дагестана. Для выяснения личности имама Мухаммеда-Хаджи наибольший интерес представляют работы Али Каяева. Он характеризует Мухаммеда-Хаджи как личность, има­ма и алима. По его словам, Мухаммед-Хаджи не обладал политическим и военным даром, отличался мягким, очень лояльным характером, никого не обижал. Для имама он не подходил. Так же характеризует его Каяев в другой работе. «По своему характеру был мягким и вежливым человеком, старавшимся не нанести вреда и обиды. Он не был челове­ком войны и политики. Благодаря этим свойствам характе­ра он не подходил для должности имама... и не имея лучшей кандидатуры, народ все же провозгласил его имамом». Но имам был сыном Абдурахмана-Хаджи, а от это­го, по мнению Каяева, восставшие выигрывали. Сыновья самых почтенных ханов и беков признали его имамство и пошли за ним. Согласился быть его наибом и сын Агалар-хана Джафар. Для подкрепления этой мысли Каяев ссылается на Мухаммеда-Али Мавраева, который писал: «Сын Абдурахмана-Хаджи имам Хаджи Мухаммед начал восстание с позволения отца в 1294-1877 году в течение месяца рамазан. Большинство районов Дагестана вошло под его власть. Все мусульмане, услышавшие о нем, изъя­вили ему покорность». Действительно, прав Мавраев, подчеркивает Каяев, заявляя, что в течение очень короткого времени большин­ство сел Дагестана последовало за имамом. Даже такие округа, как Лакский, Ахтынский, Кайтакский, которые не мог взять Шамиль, добровольно последовали за ним. Каяев не задается целью выяснить, почему это стало возможным и чем обусловлено. Но из его работы можно заключить, что он усматривал причину этого в двух об­стоятельствах. Во-первых, за имамом стоял его отец Абдурахман-Хаджи - всеми признанный духовный глава горного Дагестана. Во-вторых, почва для поддержки вос­стания была подготовлена жестким колониальным гне­том, провокационными слухами турецких агентов, воз­званиями сына Шамиля и мусульманской интерпретаци­ей попыток царских властей привлечь горцев на борьбу с единоверными турками. Каяев, как и другие трезво мыслящие люди Дагестана, знал, что поражение восстания было неизбежно, но считал, что оно могло продолжаться дольше, если бы приближен­ные и советники имама были компетентными людьми в во­енно-политической области. Каяев не ставит вопрос о при­чинах поражения восстания, поскольку знал все историчес­кие обстоятельства и факторы, которые были против вос­стания. Он считал, что идеи восстания и имамства не согла­совывались с обстоятельствами времени. Но все же указыва­ет на ряд моментов, приведших, по его мнению, к быстрому поражению восстания. Имам не сумел установить жесткую дисциплину и порядок из-за своего характера, «любой мог оставить фронт и вернуться домой. Иногда оголялись целые направления фронта. Командирам приходилось ходить по домам и собирать их снова». Об этом свидетельствует и письмо вакиля имама согратлинского Алил-Магомы к има­му: «Здесь наших войск немного, большая часть войск разошлась по домам. Посылаем людей в селения собрать их и других, но собрать удалось мало». Приближенные и советники имама не были энергичными и деятельными людьми. Восставшие не имели единого плана действий, достаточ­ной согласованности. В одних селах выступали, когда в других селах восстание терпело поражение, и тем самым давали возможность русскому командованию перебрасы­вать силы с одного места в другое для подавления вос­ставших. Эта мысль четко проведена и во втором томе истории Дагестана36. Имам должен был объединить все силы и немедленно выступить против русских войск, сосредоточенных в Левашах. Горцы не были обучены военному делу, не имели современного оружия, боеприпасов. Многие из них шли в бой со старыми кремневыми ружьями и даже без них с хо­лодным оружием. Интересно в этом отношении письмо Мурадинского-старшего к имаму: «Привет божий. Я по­слал человека в селение Могок купить серу: посланный не нашел там серы; потом послал другого в селение Маали, он принес один ратал серы и две трети за два рубля десять копеек. Посылаю к тебе это и остаток из пяти рублей, ко­торые я у вас получил». Сера нужна была главному шта­бу восстания для выделки пороха. Прав Тахо-Годи, кото­рый по этому поводу пишет: на что рассчитывали эти люди, поднимая восстание против могущественной страны? Каяев и Тахо-Годи указывают еще на одно обстоя­тельство. В подавлении восстания, по их мнению, было заинтересовано огромное количество состоятельных лю­дей, в том числе связанных с царскими властями, кото­рые боялись за свое положение и состояние. Эту мысль подчеркивает князь Лорис-Меликов, командовавший вой­сками в Дагестанской области. В случае восстания, писал он, «за нас (русское правительство) стоит огромное чис­ло влиятельных (состоятельных) туземцев, существенно заинтересованных настоящим порядком и которые гото­вы помочь нам подавить партию беспокойных людей». В существовавших условиях восстание не могло долго удержаться и в силу того, что не поддерживалось со сторо­ны ни средствами, ни оружием. Правы Алкадари и Каяев, которые подчеркивают, что Турция не поддержит и не мо­жет поддержать восстание. Дагестан расположен не на гра­нице с Турцией, и Турция слаба по сравнению с Россией. Она оказывалась битой каждый раз, когда воевала с Рос­сией. Как показала история освободительного движения, Турция только провоцировала выступления горцев, а сама оставалась безразличной, когда Россия жестоко обходилась с восставшими. Можно сказать, что Турция использовала дагестанцев и их веру в своих интересах - интересах ослаб­ления России. Так было и в 1877 году. Турции выгодно было, чтобы горцы выступили против России и отвлекли как можно больше русских войск от русско-турецкого фрон­та. Этого она добивалась, используя все возможности, и ничем не помогла восставшим, хотя они многократно об­ращались за помощью. В одном из писем турецкому султа­ну большая группа казикумухцев сообщает о тяжелом по­ложений восставших и просит «прислать помощь войском и военными припасами, а в противном случае Дагестан не может стоять против русских и он дождется большого не­счастья». Но как всегда турецкие власти не откликнулись. Особая жестокость была проявлена русскими солдатами при «освобождении» восставших сел, в особенности на за­вершающем этапе, в частности при захвате Согратля, ко­торый оставался центром восстания от начала до конца. Абдуразак пишет, что старики и женщины, раненые и не­которые оставшиеся в живых мужчины прятались в домах и на крышах. Солдаты бросали в дома и на крыши горя­щие стоги сена, дрова. Все село было в пламени. Поняв, что гибель неизбежна, способные ходить покидали дома и вступали в схватку с солдатами. Так героически погибали согратлинцы, нанося смерть захватчикам. Согратль был полностью сожжен, взорвана джума-мечеть. В связи с соображениями по поводу причин пораже­ния восстания 1877 года определенный интерес представ­ляет мнение внука имама Мухаммеда-Хаджи Варисова Вариса. Он возражает против существующего мнения в литературе о том, что мягкость и отсутствие опыта вой­ны имама была одной из причин поражения восстания. Варисов пишет, что и бывшие до него три имама не были военными людьми. Тогда было бездорожье и русские пло­хо знали горный Дагестан. В этих условиях горцы вели партизанскую войну, чем и была обусловлена ее длитель­ность. Каким бы военным дарованием ни обладал имам, в 1877 году восстание было обречено на поражение. Весь Дагестан был наводнен войсками, опоясан крепостями, все округа соединены колесными дорогами. В таких ус­ловиях поражение было неизбежно. Это верно. Разуме­ется, нельзя думать, что если бы имам был жестким и опыт­ным человеком, восстание могло одержать победу. Как не раз отмечалось, оно с самого начала было обречено на поражение. Речь может идти о том, что если бы во главе восставших был такой человек и вокруг него были ком­петентные люди, оно могло продержаться дольше. Царские власти учинили жестокую расправу над вос­ставшими. Специально учредили военно-полевой суд, который приговорил к смертной казни через повешение руководителей восстания имама Мухаммеда-Хаджи и других, всего 300 человек. Огромное количество восстав­ших было арестовано, часть из них выслана во внутрен­ние губернии России на каторжные работы. Точного ко­личества всех подвергшихся наказанию после восстания нет, их было по разным подсчетам около 10000 человек. Наши исследователи национально-освободительно­го движения горцев и восстания 1877 года в последние годы обходят вопрос о том, в какой мере в историческом плане эти явления были оправданы и прогрессивны. Повторно отмечаем, что критерием оценки общественных движений служат, скорее всего, социальные и политичес­кие цели, которые они преследуют, и последствия, к ко­торым в случае своего осуществления они могут привести. Основные цели того (освобождения от феодального и царского колониального гнета) и другого (освобожде­ния от колониального гнета) были безусловно прогрес­сивными. Другое дело, установление какого социально-политического режима они предлагали. Теперь в нашем обществе, следовательно, и в науке нет единого мнения о критериях прогрессивности общественного строя и соци­ально-политического режима: одни считают социализм и советскую власть прогрессивными, другие - капитализм и буржуазную демократию, но руководители движений не имели понятия об этих формациях и режимах. Они ру­ководствовались учением ислама, которое единственно правильным считает общество, основанное на трудовой собственности и теократических принципах. Конечно, в условиях конца XIX века такой режим исторически из­жил себя, хотя кое-где и в XX веке он существует.